— Неужели ты совсем ничего не подозревал? — осторожно спросила Эрика, заметив, что мысли Патрика где-то далеко.
Патрик сразу понял, что она имеет в виду. Он задумался.
— Нет, абсолютно. Ханна вела себя… обычно. Я заметил, что ее что-то тяготит, но считал, что у нее какие-то проблемы дома. Это оказалось правдой, хотя и не в том смысле, как мы думали.
— Но ведь они жили вместе. Хотя были братом и сестрой.
— Ответов на все вопросы мы уже не получим, но Мартин рассказывал мне по телефону об отчетах социальной службы. После аварии приемные семьи оказались для них сущим адом. Представляешь, как на них должно было сказаться то, что они сперва лишились матери, а потом жили в полной изоляции у Сигрид. Вероятно, это связало их какими-то противоестественными узами.
— Мм, — произнесла Эрика, которой все-таки трудно было себе такое представить. Это находилось за гранью постижимого. — Но как можно жить, совмещая два таких разных мира? — спросила она через некоторое время.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Патрик, целуя ее в кончик носа.
— Ну, как можно вести нормальную жизнь? Получить образование? К тому же полицейского и психолога. И одновременно жить с такой… злобой?
Патрик помедлил с ответом. Он тоже толком не понимал, но начиная с четверга много размышлял над этим и полагал, что до чего-то додумался.
— Я считаю, что именно так и есть. Два разных мира. Одной частью души они вели нормальную жизнь. Мне казалось, что Ханна действительно хотела стать полицейским и делать нечто важное. И из нее получился отличный сотрудник, вне всяких сомнений. С Ларсом я никогда не встречался до… — Он прервался, но затем продолжил: — Да, о нем у меня смутное представление. Однако он был умным человеком и, думаю, тоже намеревался вести нормальную жизнь. В то же время тайна, которую они скрывали, наверняка пагубно сказалась на их психике. Поэтому когда Ханна наткнулась на Эльсу Форселль в Нючёпинге, где начинала свою трудовую деятельность, это, вероятно, дало толчок тому, что до тех пор лишь тихонько вызревало. Моя теория, во всяком случае, такова. Но в точности мы теперь уже ничего знать не будем.
— Мм, — задумчиво произнесла Эрика. — Нечто подобное я ощущала с мамой, — добавила она. — Будто она вела две разные жизни. Одну с нами — с папой, Анной и мной. А вторую у себя в голове, куда нам не было доступа.
— Поэтому ты и решила поискать о ней сведения?
— Да-а, — медленно ответила Эрика. — Я не столько знаю, сколько чувствую, что от нас что-то скрывали.
— И ты совсем не представляешь, что именно? — Патрик посмотрел на ее лицо и откинул прядь волос.
— Нет, — ответила Эрика. — Даже толком не знаю, откуда начинать. Ведь ничего же не осталось. Она никогда ничего не сохраняла.
— Ты в этом уверена? А ты проверяла на чердаке? Когда я лазал туда в последний раз, там валялось множество старого хлама.
— Наверняка это папин хлам, по крайней мере, в основном. Впрочем… мы могли бы взглянуть. На всякий случай. — Она села, а в ее голосе явно слышались заинтересованные нотки.
— Сейчас? — удивился Патрик, которому совершенно не хотелось покидать тепло дивана ради того, чтобы лезть на холодный и пыльный чердак, к тому же полный паутины. Если Патрик что и ненавидел, так это пауков.
— Да, сейчас. Почему бы и нет? — ответила Эрика, уже направляясь на второй этаж.
— Да, почему бы и нет? — вздохнул Патрик и нехотя встал. Он знал, что, если Эрике пришла в голову идея, сопротивляться бесполезно.
Когда они поднялись на чердак, Эрика на секунду пожалела о своей затее. Судя по виду, тут явно находился исключительно хлам. Но раз уж они все равно сюда залезли, можно и поосмотреться. Она пригнулась, чтобы не ударяться о балки, и принялась потихоньку перемещать разные предметы, иногда приоткрывая крышки коробок и с отвращением обтирая руки о штаны. На чердаке действительно оказалось очень пыльно. Патрик тоже занялся поисками. Он просто высказал необдуманную мысль и теперь сам сомневался в том, что это может что-нибудь дать. Эрика наверняка была права. Она же знает свою мать лучше. Если она сказала, что Эльса ничего не сохраняла, то…
Внезапно его взгляд упал на вещь, которая его заинтересовала. Вдоль короткой стены стоял старый сундук, задвинутый под самый скат крыши.
— Эрика, поди сюда.
— Ты что-нибудь нашел? — с любопытством спросила та и, пригибаясь, подошла к нему.
— Не знаю, но этот сундук кажется многообещающим.
— Вероятно, папин, — задумчиво произнесла она, но что-то подсказывало ей, что сундук принадлежал не Туре.
Он был деревянным, выкрашенным зеленой краской, и его украшала лишь поблекшая цветочная гирлянда. Замок заржавел, но оказался не заперт, и Эрика осторожно приподняла крышку. С самого верха лежали два детских рисунка. Подняв их, она обнаружила с обратной стороны какую-то надпись. «Эрика, 3 декабря 1974 года», прочла она на одном, и «Анна, 8 июня 1980 года» — на другом. Эрика с изумлением заметила, что почерк принадлежал матери. Чуть ниже в сундуке оказались целая пачка рисунков и поделки, которые они с Анной изготовляли на уроках труда, вперемешку с рождественскими украшениями и вещицами, сделанными дома. Все те предметы, которые, как ей всегда казалось, мать совершенно не волновали.
— Смотри, — сказала Эрика, будучи по-прежнему не в силах осмыслить увиденное. — Посмотри-ка, что мама сохранила.
Она стала осторожно вынимать вещь за вещью, словно возвращаясь в детство, свое и Анны. Эрика почувствовала, как у нее выступают слезы, и Патрик погладил ее по спине.